Большой композитор маленькой страны

– Горан, вы уже много лет гастролируете по России. Скажите, западная и российская публика сильно отличаются?
– Для меня посещение любой страны – как разговор с людьми. Даже по научным данным музыка – единый для всех язык, самый первый язык человека. Она родилась задолго до того, как мы научились разговаривать, и происходит из самого глубокого места в вашем сердце. В музыке можно воплотить вещи, которые тяжело передать словами. И если вы говорите на этом языке, то легко воспримите меня независимо от того, где находитесь. Во время гастрольных туров я вижу множество разных городов и больше всего помню моменты, когда чувствую, что моя музыка нашла себе еще один дом. Для меня огромная честь, что в России я востребован. У вас богатейшая музыкальная культура, наша гораздо скромнее. Для сербов ваша страна всегда была и остается большим братом!
– Горан, в чем для вас основная разница между той музыкой, которую вы играли в начале своей музыкальной карьеры в группе «Белая пуговица», и той, что играете сейчас со своим свадебно-похоронным оркестром?
– Музыка, которую я играл в группе, была, скорее, юношеской формой протеста против всего, что нас тогда раздражало. Это нельзя назвать чем-то серьезным. Во всяком случае, я бы не делал равенства между тем, из каких соображений я играл тогда и играю сейчас. На данном этапе я уже выпустил вторую часть альбома «Алкоголь» под названием «Шампанское для цыган», и сейчас это тоже является неким протестом, но более масштабным. Через музыку я пытаюсь рассказать о ситуации, которая происходит с цыганами в Европе и которая очень напоминает мне ситуацию с евреями в начале ХХ века. Цыган так же изгоняют из Франции, Италии, поджигают дома. А политики в свою очередь говорят, что цыгане являются проблемой. Для меня эта ситуация ужасна, так как эти люди в первую очередь очень талантливы, и своей музыкой я хочу доказать, что цыгане сделали огромный вклад в развитие музыкального направления, которое я представляю.

«Союз с Кустурицей себя исчерпал»
– Расскажите, а чем все-таки закончился ваш творческий союз с Эмиром Кустурицей, ведь именно в 1989 году, после того, как фильм «Время Цыган» с вашим саундтреком в Каннах получил приз за лучшую режиссуру, к вам пришла всемирная популярность?
– Да в общем-то, нечего рассказывать, последняя работа с Кустурицей была аж 17 лет назад (фильм «Андеграунд» в 1995 году – прим. ред.). Работа с ним не «мой звездный час», а скорее случайный момент, я не придаю ему особого значения. И вообще наш союз себя исчерпал. А диски с моей музыкой, написанной автономно от Кустурицы, продаются по всему миру. Как композитор я состоялся задолго до нашей встречи.

Из стрип-бара в Карнеги-холл
– Глядя со стороны на свою судьбу, вы можете считать себя счастливым человеком?
– Моя жизнь, как и жизнь всех моих соотечественников, разделена на до и после войны. Мой папа был полковником, мама – бухгалтером. Отец всегда мечтал, чтобы я играл на скрипке, а мама видела меня инженером. Но я начал свою карьеру в 17 лет как рок-музыкант в стрип-барах. В то время я видел столько обнаженных женщин, сколько все вместе дети Югославии никогда не видели. Если я правильно понимаю, Бог уже тогда посылал мне сигналы, что я все-таки занимаюсь делом, которое мне будет приносить радость и удовольствие. Неделю назад я играл в Карнеги-холл, а вот теперь выступаю в Воронеже, Томске, Красноярске… Я обычный человек, среднего класса, не выше кого-то. Но я знаю, что добился многого и, если к концу жизни подвести черту, то с уверенностью скажу, что я счастливый человек.
– К тому же, у вас большая и дружная семья: супруга и три дочери. Скажите, кто-либо из дочерей пошли по творческому пути отца?
– Они у меня еще маленькие. Эмма, Уна и Лула, им семь, десять и семнадцать лет. И я пока не знаю, что они могут выбрать в жизни, но как отец поддержу их во всем, если, конечно, они не захотят танцевать стриптиз в баре. Но моя старшая дочка иногда слушает то, что я пишу, наверное, потому что многие ее друзья и учителя, как это ни смешно, мои поклонники. Я же не совсем обычный отец, – вы понимаете.