Семейные корни
Борис Эйхенбаум (1886 – 1959) родился в Смоленской губернии, но вскоре его семья переехала в наш город. Годы спустя он напишет в своем автобиографическом очерке: «В Воронеже я очутился двухлетним мальчиком. Целых 17 лет он жил и рос со мной».
В семье Бориса Михайловича трепетно относились к образованию, что, впрочем, не удивительно. Дедом будущего филолога был известный поэт и ученый, инспектор казенных раввинских училищ, видевший в просвещении смысл своей жизни. Родители Эйхенбаума – яркие представители медицинской интеллигенции старались воспитывать детей всесторонне развитыми личностями, нанимали для них лучших учителей. Юный Боря свободно изъяснялся на немецком и французском, прекрасно знал классическую литературу, но под влиянием родительского примера мечтал стать доктором. В 1905-м он окончил с золотой медалью 1-ю мужскую гимназию и отправился покорять столицу. Однако губернский город, где прошли детские годы Эйхенбаума, не исчез из его жизни. Борис Михайлович всегда поддерживал с воронежцами теплые земляческие связи.
Филолог-музыкант
В Петербурге юноша поступил в Военно-медицинскую академию. Вскоре учебное заведение закрылось, и он продолжил обучение на биологическом отделении Вольной высшей школы – первого российского общественного университета, основанного выдающимся анатомом Лесгафтом. Параллельно молодой человек много времени посвящал чтению, а также занимался музыкой: играл на рояле, скрипке, пел. В итоге он решил оставить поприще медицины и подал документы сразу в два учебных заведения – в Музыкальную школу и на историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1909 году Эйхенбаум остановил выбор на литературоведении, но с музыкой не порвал. По воспоминаниям друзей, Борис Михайлович был завсегдатаем концертов, изучал историю музыкальных инструментов, мечтал написать об эволюции оркестра. Рассказывают даже, что он «дирижировал» дома, стоя перед граммофоном.
«Идеологически невыдержанные» формалисты
После окончания университета Эйхенбаум быстро обрел известность как талантливый критик. Он печатался во многих изданиях, вел обозрение иностранной беллетристики в газете «Русская молва», был хорошо знаком с представителями всех крупных литературных течений Серебряного века. О его переводах высоко отзывался Блок.
В 1918 году ученый вступил в ОПОЯЗ, или Общество изучения поэтического языка. ОПОЯЗовцы, которые также называли себя создателями «формального метода в литературе», много уделяли внимания ритму, мелодике речи, размерам стихосложения. Они предложили новую категорию в осмыслении текста – «авторский прием», расширив тем самым возможности в трактовке художественных произведений. Однако в 1930 годы течение подверглось разгрому, а сам термин «формалист» превратился в бранное клише. Отныне этот ярлык могли навесить на любого автора, недостаточно рьяно выражающего свою преданность партии. Не миновала чаша сия и Эйхенбаума, правда, позже – уже после войны. В 1949-м, когда началось преследование многих советских деятелей культуры, его изгнали из Ленинградского университета и «Пушкинского дома» (Института русской литературы), где он преподавал. Тогда Борис Михайлович слег в больницу с инфарктом: сердце не выдержало публичных «проработок». Вновь ему доверили обучать студентов только после XX съезда, разоблачившего «культ личности Сталина».
«Лермонтовский клад»
Эйхенбаум вошел в историю филологии как выдающийся исследователь творчества Гоголя, Тургенева, Лескова, Ахматовой. Он открыл мировому читателю «нового Лермонтова»! Сейчас в это трудно поверить, но как писал в 1905 году Блок, «для публики этот поэт долгое время был только крутящим усы армейским слагателем страстных романсов», а знаменитый лермонтовский «ответ» на смерть Пушкина воспринимался как призыв дурного тона! По словам писателя, литературоведа и киносценариста Виктора Шкловского, которого связывала с Борисом Михайловичем 45-летняя дружба, «Эйхенбаум жизнь положил на то, чтобы найти «лермонтовский клад». Он уточнил многие факты биографии поэта, связал его творчество с идеями времени, показал в нем «экзальтацию гражданственности». Благодаря ему Лермонтов обрел заслуженное место на пьедестале русской классики.
«Толстой у меня вроде любовницы»
Красной нитью через жизнь литературоведа прошел творческий поиск, направленный на изучение наследия титана отечественной словесности Льва Толстого. При этом он не только кропотливо исследовал многочисленные авторские редакции произведений, но и особое внимание уделял становлению личности писателя. В темные, тревожные 1930-е Эйхенбаум признавался в письме к Шкловскому: «Без Толстого я бы, вероятно, помер. Он у меня вроде любовницы».
Судьба третьего тома его фундаментального труда, посвященного Льву Николаевичу, драматична. Портфель с рукописью был утерян, когда истощенного профессора Эйхенбаума вместе с другими ленинградцами вывозили по «дороге жизни» из блокадного города. Тогда Борис Михайлович начал работу с нуля. Но ему так и не довелось подержать в руках ни одного типографского экземпляра новой книги. Этот последний том был издан уже через год после смерти ученого.
Известна речь литературоведа, с которой он обратился к фашистам по радио в осажденном Ленинграде. Из воспоминаний поэтессы Ольги Берггольц, что приводит в своей книге «Тетива» Виктор Шкловский: «Помещение радио находилось на улице Ракова, недалеко от Публичной библиотеки. Утром к нам пришел Борис Михайлович. Идти ему было трудно – надо перейти канал Грибоедова, миновав несколько кварталов. Эйхенбаум попросил микрофон – он хотел говорить с немцами. Он сказал:
– Я старый профессор, сын мой Дмитрий на фронте, зять умер, живу с дочкой и внучкой в одной комнате. Пишу книгу о Толстом. Вы его знаете – он автор «Войны и мира». Я знаю, что вы боитесь Толстого, что вы читали эту книгу о победе после поражения. Я пришел сюда от своего стола с замерзшими чернилами, чтобы сказать вам, что вас презираю. Культуру можно опровергнуть только культурой. У нас тоже есть пушки – пушки не доказательство. Вы не разрушите нашу культуру, вы не войдете в наш город».
